Косов уставился в ее глаза в ответ, а потом — чуть высунул кончик языка и изобразил… «язычок змеи»! Ошарашенный вид Маши стоило бы запечатлеть для истории. Даже в полутьме было видно, как густо потемнели ее щечки.

— Ага… умею! — прошептал он, еще более «вгоняя в краску» девчонку.

— Гордеева! — шёпотом обратилась к подруге Маша, — Ты где его нашла… такого… нахального?

— Где нашла… там больше нет! Да чего ты Смелкова… дурочку-то корчишь? Это же тот парень… ну… которого мы с девчонками обсуждали, вот!

— Это… Ленин хахаль, что ли? — ахнула Машка, — Вот ты дура, Гордеева! Завадская же тебя живьем съест!

— Не съест… а-а-а-х-х! — зевнула Танька, — Ну что, Ваня? Останешься, а?

— А ты точно приставать не будешь? — не отрывая взгляда от глаз Маши, спросил он у Таньки.

— Ну-у-у… ну до чего же ты противный, Ваня! Ну что тебе… жалко, что ли? Разок еще и спатьки!

Ваня осмотрелся. Две металлические узкие девичьи кроватки. Стол у стены, две тумбочки, платяной шкаф. Почти казарма.

Только нет ни в одной казарме такого запаха. Запаха теплого девичьего тела, чуть-чуть — остатки запаха каких-то уже неопределимых духов… чего-то еще… но — присущего именно женскому жилью. И тепло… не физическое тепло, а тепло, которое ощущается где-то внутри. Оно расслабляло не хуже горячей, сытной пищи и емкой дозы спиртного после тяжелого физического труда на свежем зимнем воздухе. Посильнее теплой печи, после метельной ночи… Из Косова как будто воздух выпустили, так неохота стало никуда идти! Прибился бы… куда-нибудь… в уголок… и засопел часиков на пять!

— У-а-а-х-ф! — зевнул он, — Простите, дамы! Не удержался! Только вот… Тань! Твое предложение… ну — по поводу кровати! Оно не выполнимо! На такой кровати спать только друг на друге! Ты сверху или я?

— Ой! А я и не против! — оживилась та.

— Ага! Только подозреваю… кровать эта будет голосить так, что сбегутся все соседи!

Машка засмеялась. Косов обратил внимание, что девица совсем не пыталась поправить детали своего туалета — халат почти распахнут, а поясок завязан так, что и полы… как-то разъезжаются.

«Да ну ладно! Ага! Все тебя совратить хотят! Куда там! Может девушка просто спала в халатике, вот он и сбился так. А поправить — забыла!».

Только вот в памяти было твердое убеждение, что в таких ситуациях женщины поправляют туалет машинально, не задумываясь. А если не поправила? То — что? Специально так?

В брюхе у него вдруг заворчало, заурчало, напоминая, что питалось это брюхо уже давненько. А коньяка пара глотков, да кусочек шоколада — вообще «ниочем»! Танька тоже встрепенулась, встала, чуть покачнувшись, стянула с себя блузку, оставшись в одном лифчике и спросила у подруги:

— Маш! А где мой халат?

— Где, где… в шкафу! Где же ему еще быть?

— Ага…, - у раскрытой дверцы шкафа Танька скинула последнюю деталь туалета, зашвырнула его куда-то в недра мебели, и вытащив, надела халатик, близнеца того, что был на соседке.

А Машка продолжила играть «в гляделки» с Косовым.

— Гордеева! Перестань наводить свинарник в шкафу, я все вижу! — это она, не отрывая взгляда от Ивана.

— Ну и ладно… Завтра все равно прибираться собирались! Слушай! А правда… у нас ничего поесть нету?

— Есть холодная отварная картошка… Хлеб есть, правда немного. В чайнике вода… может быть еще теплая…

Брюхо Косова опять подало сигнал, что все перечисленное, хоть и так себе еда… но все-таки!

— Маш! А посущественнее… ничего нельзя найти в Вашей богадельне? — «ну а вдруг?».

— У Поздняка если только? — переглянулись подруги, — Только он спит поди уже? И это… этот хомяк так денежку любит…

— А Поздняк? Это у нас кто? — заинтересовался Косов.

— А это помощник администратора наш… Здесь живет. Он с женой развелся… вот и ютится в общаге.

— Ага… ютится! Смелкова! Он же к тебе — не ровно дышит! Сходи, а? Пожрать чего-нибудь… да и Ване вон… коньяк-то у этого хохла всегда есть! Сама же говорила! — начала «клянчить» Танька.

Маша покраснела снова, хмуро глянула на подругу.

«Да мне-то какая разница… спит с этим хохлом Машка… или нет! Хотя… если и спит — то, чего тогда не с ним сейчас, а здесь, в одиночестве?».

— Маш! Деньги ни разу не проблема! — поддакнул Таньке Косов.

— Ну… ладно! — согласилась Смелкова.

Косов, не глядя, вытащил из портмоне несколько купюр, протянул Маше.

— Ты чего? Этого же много! — попыталась возразить девчонка.

— Оставь! Вон Вам с Таней питаться тоже нужно…

— Ладно… я пошла, — Машка демонстративно распахнула халатик, поправила, не смущаясь от взгляда Ивана, — А вы тут… не шалите! И не вздумайте… я быстро вернусь!

Иван постоял у двери, послушал сначала тихий стук в какую-то соседнюю дверь, потом — негромкий голос Маши:

— Да мы с Танькой засиделись, заболтались… А потом чувствуем — есть хотим, а есть-то и нечего! Нет-нет… да, деньги у меня есть. Да, спасибо! А еще…. Хорошо-хорошо! А вот… вы тогда говорили, что у Вас коньячок… ага! Нет-нет… Павел Степанович… Давайте в следующий раз. Ага! Да нет… что Вы, как я могу обмануть?! Спасибо большое! Да-да… нет… ну — только если в щечку!

Он приоткрыл дверь изнутри, запуская девушку.

— Ф-у-у-х-х… Гордеева! Ты мне будешь должна! До чего же противный мужичонка! Знаешь, Танечка… может ты сама с ним как-нибудь… рассчитаешься?

— Ой-ой-ой… Смелкова! А кто к нему уже не раз в гости заглядывал? Вот только не надо здесь строить из себя Клару Целкин!

Маша фыркнула возмущенно и покосилась на Ивана.

— Ладно, девчонки! Не ссорьтесь! Вы молоды и красивы, почему бы у Вас не может быть поклонников? А поклонники… они разные бывают! Давайте лучше посмотрим, что там нам реализовал товарищ Поздняк! — постарался отвлечь девчонок от назревающей ссоры Косов.

В бумажном пакете оказался изрядный шмат сала. Выложенной на стол была половина буханки ржаного хлеба, пара луковиц, и початая бутылка коньяка.

— Ф-ф-у-у-у… лук! — скорчила мордашку Танька, — А завтра как на занятия с таких отвратным запахом приходить?

— Гордеева! Ты совсем память потеряла? Завтра же… точнее — уже сегодня! Костюм!

— Ой! Точно! Костюм же завтра!

Из пояснений девчонок Косов понял, что примерно раз в две недели, в труппе проводится ревизия сценических костюмов, которая растягивается практически на весь день.

— Там с утра такое столпотворение в костюмерной! Можно смело приходить не ранее одиннадцати часов. А то и к двенадцати! Все одно — в очереди стоять. Там сначала будет всякие… примки… да — прочие… особы, приближенные. А мы, кордебалет, все